– Но ведь это единственный случай, – заметил механик.
– Если бы это было так… Год спустя зимой грузовой английский пароход «Северная звезда» в семь тысяч тонн исчез в Северной Атлантике. Он послал двадцать седьмого декабря в свое общество обычную радиограмму, что все в порядке. И это было все. Правда, капитан парохода «Королева Елизавета» сообщил, что в районе, где исчезла «Звезда», он видел волны высотой в семьдесят и восемьдесят футов.
– Это около двадцати пяти метров? Никогда не слыхал о таких волнах в Атлантике! – воскликнул лейтенант.
– Все бывает, – спокойно заверил капитан. – В той же Атлантике не так уж редко исчезают суда – я не говорю про рыбачьи или береговые, а про мощные пароходы и теплоходы. За один сильный ураган иногда пропадают вдали от берегов несколько хороших пароходов. Нет, друзья, море – серьезная вещь.
– Как же вы, моряки, не боитесь? – наивно спросила Леа.
– Бояться нельзя – тогда лучше не плавать, – ответил капитан, – но и легкомыслие, безответственность в нашем деле не лучше трусости.
Лейтенант зажег сигарету и смотрел на голубой дым, медленно уходивший в открытую дверь каюты.
– А я боюсь почему-то потонувших кораблей, – задумчиво сказал он.
– Как странно! – воскликнула Леа. – Корабли на дне всегда привлекали меня. Так интересно – кажется, в них скрыта какая-нибудь тайна или обязательно найдешь что-нибудь интересное!
– Нет, у меня не так. Морская глубина чем-то мне неприятна, хотя я всей душой люблю море… но на поверхности. А корабли – да, там тайна, но в то же время и ужас гибели, оборванные жизни, исчезнувшие надежды и труды…
В прошлом году морские летчики взяли меня в полет на геликоптере на остров Сфактерия. Мы летели совсем низко в яркий и тихий день над Наваринской бухтой. Море у западного Пелопоннеса почти всегда прозрачно, как здесь или у нас в Южной Италии. И вдруг я увидел на большой глубине – не меньше тридцати фатомов – много затонувших старинных кораблей. Совсем отчетливо и в то же время с тем оттенком нереальности, который дает даже самая прозрачная вода. Я попросил задержаться, и мы повисли над бухтой, созерцая угрюмые призраки сражения – с обломанными мачтами, лежащие как попало: на борту, на ровном киле, даже поперек друг друга, вверх днищем… У одного большого корабля сохранились мачты, лишь стеньги были обломаны, и перекошенные нижние реи до сих пор еще сопротивлялись времени и судьбе. Я смотрел и думал о тех, чьи кости лежат там, на пушечных палубах и в трюмах, под сверкающими солнечными волнами Ионического моря, окруженными синими от зноя каменистыми берегами греческой земли, древней и вечно юной, по-прежнему полной жизни и мечты…
– Боже мой, вы поэт, лейтенант, – усмехнулся Флайяно. – Любовь к женщинам и поэзия – скверная комбинация, вы не преуспеете в жизни…
– О каком сражении вы говорили? – перебила Леа.
– Наваринском, когда соединенный русско-англо-французский флот утопил всю турецкую эскадру.
– Значит, это было около двухсот лет назад, точно не помню, – сказала Сандра. – Но как же так сохранились корабли?
– Между двумя мысами Пилос море на глубине всегда спокойно, и волны не уничтожили судов. А без волн под водой дубовые корпуса разрушаются очень медленно.
– Шведы только что подняли свой корабль «Ваза», галеон в полторы тысячи тонн, потонувший в Стокгольмской гавани больше трехсот лет назад, – подал голос капитан Каллегари.
– Зачем? – недоуменно спросил Иво.
– Просто так, как национальную реликвию, археологическую редкость. Дуб, из которого построен был галеон, стал совершенно черным, но отлично сохранился. Корабль стоит в сухом доке, но его непрерывно поливают водой, иначе дерево раскрошится. Оно должно высыхать очень постепенно и долго, тогда дуб снова станет крепким, еще крепче, чем был. Секрет, давно известный мебельным мастерам.
– И хорошо сохранился корабль?
– Очень, за исключением повреждений при подъеме. Даже красная краска, которой красили пушечные палубы боевых кораблей, местами уцелела.
– Странно, почему такой цвет внутри корабля? – удивилась Сандра.
– Совсем не странно, если вспомните назначение судна. Прежние ядра и картечь наносили ужасные раны. Кровь обильно лилась в бою. Так вот, чтобы не смущать людей видом крови, ее маскировали окраской боевых помещений корабля… – Сандра нервно передернула плечами.
– Начали с бурь, перешли на потонувшие корабли, теперь кончили кровью. Обнадеживающая беседа перед выходом в большое плавание.
– Сандра права, – рассмеялся капитан Каллегари. – Я сам начал этот разговор, я же предлагаю его кончить. Поплывем, друзья, смело, готовые ко всему и надеясь на самое лучшее!
Последние слова капитана были заглушены одобрительными криками и требованием запить вином такие хорошие слова.
А через несколько часов «Аквила», низко стеля едкий дымок дизельных выхлопов над спокойным морем, вышла в пятитысячекилометровый путь до берегов Южной Африки. Капитан вел свое небольшое, но быстроходное судно по всем законам дальнего плавания – по дуге большого круга, сильно отклоняясь к западу от африканских берегов, круто уходивших на восток. Он не намеревался заходить в порты Конго или Анголы, чтобы избежать возможных осложнений в этих сотрясаемых внутренней борьбой странах.
На пятнадцати градусах южной широты капитан рассчитывал повернуть прямо на восток и подойти к берегам Африки приблизительно на границе Анголы и Юго-Западной Африки, к устью реки Кунене, запастись водой и на остатках топлива дойти до Китовой бухты, уже совершив «операцию Гваданьо» («Хватай»), как прозвала предприятие Леа.