Лезвие бритвы - Страница 202

202

– Все тот же признак антисоциальной поврежденной психики, о котором я только что говорил, – сказал Гирин, – чем дальше, тем больше он усиливается, не только на Западе, но уже и на Востоке. Все чаще случаются взрывы самолетов в воздухе, стрельба по невинным ни в чем случайным прохожим, дикая расправа со старинными произведениями искусства, составляющими славу народа, вроде датской Русалочки.

– Почему же еще и с произведениями искусства? – спросил Солтамурад.

– Произведения искусства в поврежденной психике вызывают такую же ярость, как, например, обнаженные изваяния, женская красота или танцы. Чувство своей неполноценности, ущербности и неодолимое желание компенсации торжества – параноидальный комплекс. Раз «Глаша не наша», – Гирин вспомнил поговорку, – «то бей ее, сволочь такую!».

Я помню Петроград в первые годы Советской республики, когда стояли нетронутые и не охраняемые никем, кроме народной совести, особняки с полами цветного дерева, фресками, зеркалами, даже мебелью, а в их садиках и дворах – прекрасные статуи. Все целехонькое. А теперь у нас боятся поставить красивое изваяние даже на городской площади!

– В самом деле, у нас совершенно ничтожное количество изваяний как образцов красоты человека, не памятников! – воскликнула Сима.

– А на площадях, улицах и в садах древнегреческих городов тысячи статуй стояли много веков, – тихо сказал Гирин, – никем ни разу не тронутые, охраняемые прочнее стальной решетки ореолом своей красоты. Судите сами, чье психическое здоровье было лучше.

– Я бы назвал его по-гомеровски – богоравным, – сказал Солтамурад.

– Ух, как я ненавижу эту, как вы хорошо сказали, заугольную пакость, – взволнованно сказала Сима, – подлых трусов, оскорбляющих и мучающих сначала девчонок, потом девушек, потом своих жен. Подлецов, ночью прокрадывающихся в парк, чтобы отбить нос или руку у прекрасной статуи, написать гвоздем на чистом мраморе гнусное слово. Ломающих, трудясь до пота, какую-нибудь беседку, подпиливающих детские качели. Скажите, Иван Родионович, что это, психопаты или нормальные люди?

– Критерий нормальности – предмет больших споров на Западе! Где грань между нормальным и ненормальным человеком? Мне кажется, что ответ тут простой и не надо печатать тома докладов. Важнейший критерий нормальности – общественное поведение человека. Все нарушения естественной дисциплины, которую требует от человека совместная жизнь с другими людьми, искривления и искажения добрых, товарищеских и заботливых отношений, вероятно, обязаны каким-то психическим дефектам, подлежащим исследованию. Я говорю, естественно, не о случайных промахах поведения, а систематически повторяющихся поступках.

Параноидальная психика выказывает себя также, когда люди нарочно вытаптывают цветы и траву, опрокидывают скамейки, прут поперек движения именно потому, что этого нельзя делать. Самый опасный для социалистического и коммунистического общежития вид психоза. Между прочим, усиленные занятия математикой, с ее прямолинейной и абстрагированной логикой, создают склонность к параноидной психике. Поэтому я против специальных математических средних школ… и против завышенных требований по математике и на конкурсах даже по тем специальностям, где она не нужна.

– Хватит о психопатах, – вмешалась Екатерина Алексеевна, – пойдемте за стол!

– Простите меня, – виновато улыбнулся Гирин, – я так привык проповедовать свою науку, что тоже получил психосдвиг, всегда и везде готов читать лекции.

Гирин оказался за столом рядом с Бехоевым.

– Вы, может быть, родственник знаменитому Зелим-хану, – спросил чеченца доктор, – прозывавшемуся «абрек Заур»?

– Как, вы знаете Зелим-хана?

– Случайно. Была хорошая книга осетинского писателя Дзахо Гатуева. По ней в двадцатых годах поставили фильм «Абрек Заур». Я его смотрел мальчишкой. Неплохо бы сейчас заново поставить, романтики в нем больше, чем в самом современном приключенческом фильме. Насколько помню, отцом Зелим-хана и его брата Солтамурада был Гушмазуко, сын Бехо, следовательно, как в царское время писали фамилии горцев, – Бехоев. А Зелим-хан носил фамилию Гушмазукаев.

– Все верно! – восторженно воскликнул чеченец. – Солтамурад Гушмазукаев – мой дед! Мы стали все Бехоевы уже при советской власти.

– Да кто ж такой этот Зелим-хан? – спросил Андреев.

– Герой-одиночка, рыцарь, пытавшийся восстановить справедливость, сражаясь с жандармами и царскими чиновниками. Впрочем, так и подобало абреку, одиночному мстителю за попранную свободу или честь, – отвечал Гирин под одобрительные кивки Солтамурада.

– То есть вроде вас самого? – гулко расхохотался Андреев.

– Нет, аналогия здесь не годится, – серьезно ответил Гирин. – Если бы вы знали, сколько в биологии псевдонаучных «теорий», ложных гипотез, выдуманных шарлатанами и параноиками, иногда с блестящими способностями, тогда вы не судили бы строго людей, воздвигающих барьеры и фильтры в этих отраслях биологий и медицины. На Западе опубликованы тысячи книг с бредовыми теориями, завоевавшими среди невежественных людей миллионы последователей, фанатиков – иначе их трудно назвать. Даже когда наука устраивает очередной разгром какой-либо лженаучной школы, последователи продолжают держаться ее еще много лет. Непросто все это. Слишком сильна у людей жажда чуда, тяга к вере в какого-нибудь пророка. Теперь, когда все убедились в могуществе науки, пророки стали возникать на ее почве, а не на религиозной, как раньше.

– И вы не хотите стать таким пророком? – спросил Селезнев.

202